Моя профессия никак не позволяла мне заняться рыбалкой по-настоя¬щему — так, как требовала моя рыбацкая душа! Посудите сами: артист цирка — каждый месяц переезд из города в город, из одного конца страны в другой. Приедешь в новый город, пока узнаешь, где рыбалка, как да что, пока присмотришься — пора ехать дальше... Но зато и повидал немало, приходилось рыбачить в разных уголках нашей необъятной Родины. И нема¬ло было памятных случаев, есть о чем рассказать.
Наш клоун дядя Вася (это в жизни, а на манеже клоун Биль), несмотря на все сложности, о которых я говорил, был настоящим рыболовом. Мы все, по сравнению с ним, были дилетантами. Он знал повадки рыб, знал способы, приемы, знал, когда, как и на что ловить в определенной ситуации и много чего другого. А главное, он был одержим рыбалкой! Он мог, только приехав в новый город и не распаковав даже реквизита, умчаться на реку, осмотреть места, а потом, бросив все дела, заняться приготовлением привады и ночью, после представления, отправиться на облюбованное место, разбросать прива¬ду и так, по всем законам, делать это несколько ночей подряд, а когда наступал выходной, и мы все, любители, отправлялись раненько на речку, он уже сидел на своем месте и был уже с рыбой. Мы же бродили по берегу новой для нас реки и успехи наши были, как правило, неизмеримо скромнее, чем у него.
Надо сказать, что дядя Вася весьма гордился своими рыбацкими успе¬хами. Больше, чем своими успехами на арене! В общем, на нас он погляды¬вал свысока. И допустить, чтобы кто-либо его обловил, не мог!
Однажды мы выступали (в цирке говорят — работали) в Оренбурге. Прямо в городе протекает река Урал. Это было уже давно, рыбалка тогда была хорошая. После нереста начал брать лещ. В первый же выходной, сразу после представления вся наша компания рыбаков отправилась на ры¬балку. Шли весело, полные надежд, несколько километров прошагали неза¬метно. На другой берег реки нас перевез лодочник и, наконец, долгождан¬ная зорька! Но что случилось? Лещ не брал. Ни на кашу, ни на хлеб с мас¬лом, ни на червей. Кто-то поймал пару густерок, кто-то пару окуней. И у дяди Васи ни одной поклевки. Он сидел мрачный, как осенняя туча. Но что это? Рядом, за кустом, нависшим над водой, раздался знакомый шум вываживания крупной рыбы. Я направился туда посмотреть.
За кустом сидел старичок из местных. Два березовых удилища установ¬лены на рогульки. Он только что уложил в корзину крупного леща и тут же поплавок одного из удилищ лег на бок... Старичок подсек, и чувствовалось, что на крючке ходит крупная рыба... «Так, — подумал я, — это второй клев подряд. Значит, не случайно...» — «Ну что там?» — спросил меня дядя Вася, когда я вернулся на место. «Там, — отвечаю, — сидит старичок и таскает лещей одного за другим». Дядя Вася помолчал. «На что ловит?» — спросил он после паузы. «Не знаю», — ответил я. Прошло немного времени, и за кустом опять послышались знакомые звуки..,
Дядя Вася встал. Смотрю, достает бинокль — он всегда носил его с со¬бой. Обошел старичка с тыла, залег в кустах и начал по-пластунски подпол¬зать к старичку. Со стороны это выглядело довольно смешно. Вскоре дядя Вася вернулся. «Нет, не понял», — буркнул он. Я понимал, что гордость не позволяет ему подойти и спросить: «На что ловите?» А за кустом опять раздался знакомый нам шум. У нас же на поплавках сидели стрекозы и на¬хально рассматривали нас своими наглыми глазами. Дядя Вася не выдержал и направился к старику, я за ним. «Дед, — сказал он довольно мрачным голосом, — скажи, на что ловишь, а то утоплюсь...» — «Зачем же, милый, — ответил добродушно старичок, — на гусеницу. Ты погляди на деревья, напала проклятая». Мы подняли головы... Сотни, тысячи гусениц — мохнатых, толстых — ползали по листьям деревьев. Лес попал в беду. Дядя Вася хлопнул себя по лбу, и мы помчались к удочкам. Сняв с листьев несколько гусениц, мы насадили их на крючки, забросили леску с новой насадкой и с вожделением уставились на поплавки. Прошло некоторое время, и на наши поплавки опять уселись нахальные стрекозы и уставились на нас своими еще, более нахальными глазами. А за кустом опять раздался знако¬мый шум. Через несколько минут снова...
И дядя Вася снова не выдержал. «Дед, — сказал он еще более мрачным голосом, — издеваешься? Признайся, на что ловишь, а то я этого не перенесу!» — «Так на гусениц же! Ты откуда их брал?» — «Как откуда? С дерева, конечно», — отвечал дядя Вася. «Э, милый, это не годится. Надо которые окукливаться собрались, да на землю попадали, а те, которые ползают на листьях, не годятся. На них, чертей лохматых, и глядеть страшно, .не то что в рот брать... А эти мягенькие, нет-нет да упадут в воду, а лещ тут как тут...»
Мы довольно быстро нашли на земле несколько упавших куколок, и, хотя, солнце уже поднялось высоко и клев заканчивался, мы с дядей Васей поймали по три приличных леща. Однако домой дядя Вася возвращался мрачный. Его авторитет великого рыболова сильно пошатнулся.
Весьма похожий случай произошел и со мной. Как-то в Хабаровске, и очередной выходной, меня пригласил на рыбалку местный рыболов. По его словам, караси в «той протоке» — во! Берут на кашу. Все было ясно, и мы собрались. Со мной увязался сын наших артистов Миша, симпатичный мальчишка лет семи. Отпросившись у Мишиной мамы, рано утром мы отправились в путь.
Пригородный поезд доставил нас на глухую платформу, откуда по тропинке вслед за нашим провожатым мы бодро отправились в путь за карасями. Через полчаса были на месте. Но что это? Вода ушла от берега метров на пять. Между твердой почвой и водой была непролазная грязь. Наши простенькие удочки без катушек едва достигали воды на глубине 20—30 см.
На Амуре и его протоках часто бывают спуски и подъемы воды. Когда в верховьях идут дожди, вода быстро поднимается, но также быстро и спадает. За то время, пока нашего знакомого не было здесь, вода ушла. Карась не клевал ни на кашу, ни на хлеб. По крайней мере, в том районе, где были наши поплавки. Положение было невеселое. Добираться до нового места было уже поздно, а домой возвращаться в выходной не солоно хлебавши...
В рассеянии я огляделся вокруг. В глаза бросилось огромное количество ракушек, которые, оставшись без родной стихии, засыхали у кромки бывшего берега... «Что же делать? — с тоской подумал я, — пропал выходной».
В этот момент ко мне подбежал Миша: «Дядя, а что это?» В руке у него была одна из ракушек. Створки ее были открыты, она погибла уже, по-видимому, давно. Внутри ее шевелилось несколько белых червяков. Да это же опарыши! Немедленно на крючок, надо попробовать!
Поклевка последовала почти сразу. Приличного карася пришлось тащить но грязи волоком до сухого берега. И началось! Миша приносил мне ракушки с опарышами, я доставлял ему карасей, которых он относил в тень, в сумку с травой. Садок опустить в воду было невозможно — вода была далеко! Через некоторое время я заметил, что расстояние, которое преодолевали волоком мои караси, несколько сократилось. Вода прибывала! Все стало ясно! Вода прибывала, видимо, уже давно. Поднимаясь все выше, она закрывала ракушки, карась двигался вместе с водой и охотился за опарышем, выбиравшемся из ракушек — и никакие каши его не интересовали! Домой возвращались с богатым уловом. Мы с приятелем несли рыбу, а Мише в награду за его открытие доверили нести удочки, что он делал с весьма гордым видом. Улов был хорош, но настроение у меня было не веселое.
«Как,—думал я, — мальчишка, пускай случайно, но нашел великолепную насадку, а я не осмотрелся, не обдумал ситуацию, не вник, не догадался... А еще рыбак! Нехорошо». И я невольно вспомнил дядю Васю...
Несколько лет назад наш цирк гастролировал в Греции. В Салониках, Первом городе наших гастролей, цирк шапито стоял на берегу моря, в конце Набережной, рядом с увеселительным центром вроде «Диснейленда». Пока шла разгрузка, установка, устройство всяких наших спешных и сложных дел — было не до рыбалки. Но как только появилась свободная минута, мы с Сашей Одесским отправились посмотреть на рыболовов, сидящих на каменном парапете вдоль набережной. Тем более что это было в двух шагах от нашей базы. Рыболовов было много. В руках у них были короткие удилища, чуть больше наших зимних, с кивками на концах. Некоторые ловили, просто держа леску на пальце. Ловили ставриду и еще какую-то рыбу — крупнее, чем ставрида. Улов был средний, но в общем неплохой: по десятку рыб было почти у каждого. Наша разведка: как, на что и т. д. — выяснила, что ловят на креветку, морского червя, ракушку. Снасти: короткая удочка с кивком, грузило, крючок, насадка. Насадку, кстати, можно купить тут же — мальчишка на маленькой тачке развозит все, что нужно и, кроме Того, грузила, крючки, лески. Сервис! «Так, — решили мы с Сашей, — проблем нет, все понятно».
В первый же выходной, променяв знакомство с древней историей на рыбалку, мы с утра были на набережной возле нашего цирка. Клев был средний, но не хуже, чем у местных рыболовов. Осмотревшись, я обратил внимание на старого грека, сидевшего невдалеке от нас. Он вытаскивал рыбу значительно чаще других, не говоря уж о нас. И насадка у него была явно не такая. Ах, нет дяди Васи и его бинокля... Но зато есть опыт! Подойду и скажу: «Дед, на что ловишь, а то...» Однако тут вспомнили — языко вой барьер в Греции значительно сложнее, чем в других странах Еропы. В любой европейской стране наши скромные познания в немецком языке всегда в какой-то мере выручали нас. Но в Греции по-немецки не говорил почти никто. Греки к немецкому, по-видимому, питают явную антипатию еще со времен оккупации.
Итак, подходим мы к старому греку, начинаем разговор с трех греческих слов, которые уже знали: росос, Москас, циркас, т. е. русские, Москва, цирк. И тут случилось непредвиденное: старый грек буквально подскочил, кинулся к нам и на хорошем русском языке закричал: «Ребята! Вы русские? Из Москвы? Вы из цирка? Ах вы, мои милые, ах вы, мои дорогие...» При этом он обнимал нас по очереди и на глазах у него были слезы.
Наш новый знакомый оказался одним из тех греков, которые в годы войны участвовали в Сопротивлении, потом оказался в Союзе, много лет жил имеете с другими греками — участниками Сопротивления — в районе Средней Азии, жил, по его словам, очень хорошо: дом, виноградник, двоих сыновей вырастил. Когда в Греции прогнали «черных полковников», эмигрантам разрешили вернуться. И они решили вернуться — столько лет не были на родине. Полчаса старик рассказывал нам, как хорошо они жили в Союзе, как его там уважали, в профком выбрали, дети работали шоферами. Все относились к ним так хорошо... И насколько трудно им было привыкать в Греции, все стало тут чужим... Мы понимали и были растроганы не меньше его. Наконец, мы вспомнили, о чем хотели его спросить: какая все-таки у него насадка? Оказалось — куриный жир. Мы впервые услышали о такой насадке. Старик отдал нам всю свою насадку и помчался домой, рассказывать о встрече с русскими. Мы же начали ловить — и дело пошло отлично!
Потом в суматохе жизни я забыл об этой насадке, а сейчас вспомнил. Надо бы попробовать, как вы думаете?
И. Коваленко
Наш клоун дядя Вася (это в жизни, а на манеже клоун Биль), несмотря на все сложности, о которых я говорил, был настоящим рыболовом. Мы все, по сравнению с ним, были дилетантами. Он знал повадки рыб, знал способы, приемы, знал, когда, как и на что ловить в определенной ситуации и много чего другого. А главное, он был одержим рыбалкой! Он мог, только приехав в новый город и не распаковав даже реквизита, умчаться на реку, осмотреть места, а потом, бросив все дела, заняться приготовлением привады и ночью, после представления, отправиться на облюбованное место, разбросать прива¬ду и так, по всем законам, делать это несколько ночей подряд, а когда наступал выходной, и мы все, любители, отправлялись раненько на речку, он уже сидел на своем месте и был уже с рыбой. Мы же бродили по берегу новой для нас реки и успехи наши были, как правило, неизмеримо скромнее, чем у него.
Надо сказать, что дядя Вася весьма гордился своими рыбацкими успе¬хами. Больше, чем своими успехами на арене! В общем, на нас он погляды¬вал свысока. И допустить, чтобы кто-либо его обловил, не мог!
Однажды мы выступали (в цирке говорят — работали) в Оренбурге. Прямо в городе протекает река Урал. Это было уже давно, рыбалка тогда была хорошая. После нереста начал брать лещ. В первый же выходной, сразу после представления вся наша компания рыбаков отправилась на ры¬балку. Шли весело, полные надежд, несколько километров прошагали неза¬метно. На другой берег реки нас перевез лодочник и, наконец, долгождан¬ная зорька! Но что случилось? Лещ не брал. Ни на кашу, ни на хлеб с мас¬лом, ни на червей. Кто-то поймал пару густерок, кто-то пару окуней. И у дяди Васи ни одной поклевки. Он сидел мрачный, как осенняя туча. Но что это? Рядом, за кустом, нависшим над водой, раздался знакомый шум вываживания крупной рыбы. Я направился туда посмотреть.
За кустом сидел старичок из местных. Два березовых удилища установ¬лены на рогульки. Он только что уложил в корзину крупного леща и тут же поплавок одного из удилищ лег на бок... Старичок подсек, и чувствовалось, что на крючке ходит крупная рыба... «Так, — подумал я, — это второй клев подряд. Значит, не случайно...» — «Ну что там?» — спросил меня дядя Вася, когда я вернулся на место. «Там, — отвечаю, — сидит старичок и таскает лещей одного за другим». Дядя Вася помолчал. «На что ловит?» — спросил он после паузы. «Не знаю», — ответил я. Прошло немного времени, и за кустом опять послышались знакомые звуки..,
Дядя Вася встал. Смотрю, достает бинокль — он всегда носил его с со¬бой. Обошел старичка с тыла, залег в кустах и начал по-пластунски подпол¬зать к старичку. Со стороны это выглядело довольно смешно. Вскоре дядя Вася вернулся. «Нет, не понял», — буркнул он. Я понимал, что гордость не позволяет ему подойти и спросить: «На что ловите?» А за кустом опять раздался знакомый нам шум. У нас же на поплавках сидели стрекозы и на¬хально рассматривали нас своими наглыми глазами. Дядя Вася не выдержал и направился к старику, я за ним. «Дед, — сказал он довольно мрачным голосом, — скажи, на что ловишь, а то утоплюсь...» — «Зачем же, милый, — ответил добродушно старичок, — на гусеницу. Ты погляди на деревья, напала проклятая». Мы подняли головы... Сотни, тысячи гусениц — мохнатых, толстых — ползали по листьям деревьев. Лес попал в беду. Дядя Вася хлопнул себя по лбу, и мы помчались к удочкам. Сняв с листьев несколько гусениц, мы насадили их на крючки, забросили леску с новой насадкой и с вожделением уставились на поплавки. Прошло некоторое время, и на наши поплавки опять уселись нахальные стрекозы и уставились на нас своими еще, более нахальными глазами. А за кустом опять раздался знако¬мый шум. Через несколько минут снова...
И дядя Вася снова не выдержал. «Дед, — сказал он еще более мрачным голосом, — издеваешься? Признайся, на что ловишь, а то я этого не перенесу!» — «Так на гусениц же! Ты откуда их брал?» — «Как откуда? С дерева, конечно», — отвечал дядя Вася. «Э, милый, это не годится. Надо которые окукливаться собрались, да на землю попадали, а те, которые ползают на листьях, не годятся. На них, чертей лохматых, и глядеть страшно, .не то что в рот брать... А эти мягенькие, нет-нет да упадут в воду, а лещ тут как тут...»
Мы довольно быстро нашли на земле несколько упавших куколок, и, хотя, солнце уже поднялось высоко и клев заканчивался, мы с дядей Васей поймали по три приличных леща. Однако домой дядя Вася возвращался мрачный. Его авторитет великого рыболова сильно пошатнулся.
Весьма похожий случай произошел и со мной. Как-то в Хабаровске, и очередной выходной, меня пригласил на рыбалку местный рыболов. По его словам, караси в «той протоке» — во! Берут на кашу. Все было ясно, и мы собрались. Со мной увязался сын наших артистов Миша, симпатичный мальчишка лет семи. Отпросившись у Мишиной мамы, рано утром мы отправились в путь.
Пригородный поезд доставил нас на глухую платформу, откуда по тропинке вслед за нашим провожатым мы бодро отправились в путь за карасями. Через полчаса были на месте. Но что это? Вода ушла от берега метров на пять. Между твердой почвой и водой была непролазная грязь. Наши простенькие удочки без катушек едва достигали воды на глубине 20—30 см.
На Амуре и его протоках часто бывают спуски и подъемы воды. Когда в верховьях идут дожди, вода быстро поднимается, но также быстро и спадает. За то время, пока нашего знакомого не было здесь, вода ушла. Карась не клевал ни на кашу, ни на хлеб. По крайней мере, в том районе, где были наши поплавки. Положение было невеселое. Добираться до нового места было уже поздно, а домой возвращаться в выходной не солоно хлебавши...
В рассеянии я огляделся вокруг. В глаза бросилось огромное количество ракушек, которые, оставшись без родной стихии, засыхали у кромки бывшего берега... «Что же делать? — с тоской подумал я, — пропал выходной».
В этот момент ко мне подбежал Миша: «Дядя, а что это?» В руке у него была одна из ракушек. Створки ее были открыты, она погибла уже, по-видимому, давно. Внутри ее шевелилось несколько белых червяков. Да это же опарыши! Немедленно на крючок, надо попробовать!
Поклевка последовала почти сразу. Приличного карася пришлось тащить но грязи волоком до сухого берега. И началось! Миша приносил мне ракушки с опарышами, я доставлял ему карасей, которых он относил в тень, в сумку с травой. Садок опустить в воду было невозможно — вода была далеко! Через некоторое время я заметил, что расстояние, которое преодолевали волоком мои караси, несколько сократилось. Вода прибывала! Все стало ясно! Вода прибывала, видимо, уже давно. Поднимаясь все выше, она закрывала ракушки, карась двигался вместе с водой и охотился за опарышем, выбиравшемся из ракушек — и никакие каши его не интересовали! Домой возвращались с богатым уловом. Мы с приятелем несли рыбу, а Мише в награду за его открытие доверили нести удочки, что он делал с весьма гордым видом. Улов был хорош, но настроение у меня было не веселое.
«Как,—думал я, — мальчишка, пускай случайно, но нашел великолепную насадку, а я не осмотрелся, не обдумал ситуацию, не вник, не догадался... А еще рыбак! Нехорошо». И я невольно вспомнил дядю Васю...
Несколько лет назад наш цирк гастролировал в Греции. В Салониках, Первом городе наших гастролей, цирк шапито стоял на берегу моря, в конце Набережной, рядом с увеселительным центром вроде «Диснейленда». Пока шла разгрузка, установка, устройство всяких наших спешных и сложных дел — было не до рыбалки. Но как только появилась свободная минута, мы с Сашей Одесским отправились посмотреть на рыболовов, сидящих на каменном парапете вдоль набережной. Тем более что это было в двух шагах от нашей базы. Рыболовов было много. В руках у них были короткие удилища, чуть больше наших зимних, с кивками на концах. Некоторые ловили, просто держа леску на пальце. Ловили ставриду и еще какую-то рыбу — крупнее, чем ставрида. Улов был средний, но в общем неплохой: по десятку рыб было почти у каждого. Наша разведка: как, на что и т. д. — выяснила, что ловят на креветку, морского червя, ракушку. Снасти: короткая удочка с кивком, грузило, крючок, насадка. Насадку, кстати, можно купить тут же — мальчишка на маленькой тачке развозит все, что нужно и, кроме Того, грузила, крючки, лески. Сервис! «Так, — решили мы с Сашей, — проблем нет, все понятно».
В первый же выходной, променяв знакомство с древней историей на рыбалку, мы с утра были на набережной возле нашего цирка. Клев был средний, но не хуже, чем у местных рыболовов. Осмотревшись, я обратил внимание на старого грека, сидевшего невдалеке от нас. Он вытаскивал рыбу значительно чаще других, не говоря уж о нас. И насадка у него была явно не такая. Ах, нет дяди Васи и его бинокля... Но зато есть опыт! Подойду и скажу: «Дед, на что ловишь, а то...» Однако тут вспомнили — языко вой барьер в Греции значительно сложнее, чем в других странах Еропы. В любой европейской стране наши скромные познания в немецком языке всегда в какой-то мере выручали нас. Но в Греции по-немецки не говорил почти никто. Греки к немецкому, по-видимому, питают явную антипатию еще со времен оккупации.
Итак, подходим мы к старому греку, начинаем разговор с трех греческих слов, которые уже знали: росос, Москас, циркас, т. е. русские, Москва, цирк. И тут случилось непредвиденное: старый грек буквально подскочил, кинулся к нам и на хорошем русском языке закричал: «Ребята! Вы русские? Из Москвы? Вы из цирка? Ах вы, мои милые, ах вы, мои дорогие...» При этом он обнимал нас по очереди и на глазах у него были слезы.
Наш новый знакомый оказался одним из тех греков, которые в годы войны участвовали в Сопротивлении, потом оказался в Союзе, много лет жил имеете с другими греками — участниками Сопротивления — в районе Средней Азии, жил, по его словам, очень хорошо: дом, виноградник, двоих сыновей вырастил. Когда в Греции прогнали «черных полковников», эмигрантам разрешили вернуться. И они решили вернуться — столько лет не были на родине. Полчаса старик рассказывал нам, как хорошо они жили в Союзе, как его там уважали, в профком выбрали, дети работали шоферами. Все относились к ним так хорошо... И насколько трудно им было привыкать в Греции, все стало тут чужим... Мы понимали и были растроганы не меньше его. Наконец, мы вспомнили, о чем хотели его спросить: какая все-таки у него насадка? Оказалось — куриный жир. Мы впервые услышали о такой насадке. Старик отдал нам всю свою насадку и помчался домой, рассказывать о встрече с русскими. Мы же начали ловить — и дело пошло отлично!
Потом в суматохе жизни я забыл об этой насадке, а сейчас вспомнил. Надо бы попробовать, как вы думаете?
И. Коваленко
